Романы, повести, рассказы, стихи

<<< вернуться назад -- читать дальше >>>

Проснулся Олесь от настойчивого стука в окно.
— Вы там что, повымерли?

Олесь узнал голос Антонины Евгеньевны. Надевая на ходу брюки, он кинулся к выходу и чуть не столкнулся в дверях с женой директора.

— Ты что, спал? Прости, что разбудила! А где тетя Паша?

— Тсс! — Олесь приложил палец к губам, прислушиваясь. Из-за закрытой двери доносился мощный храп.

— Давай буди ее. У нас уже все готово. Ждем вас. Не задерживайтесь, — уже выходя, попросила Антонина Евгеньевна.

Олесь постучал в дверь. Никакой реакции. Постучал громче. Тот же результат. Он приоткрыл дверь. На софе, разметавшись, спала огромная женщина в розовой ночной сорочке. Олесь застеснялся и закрыл дверь. Но будить-то надо! Она может обидеться, если уху без нее съедят.

Он пошел на кухню, взял пустую кастрюлю с крышкой, зашел в свою комнату и приложил открытую кастрюлю к смежной стенке, а крышкой стал бить по дну. Храп прекратился. Олесь перестал бить.

Вдруг ворчание:

— Ой, кажется, проспала! И что же это меня никто не разбудил? Олесь! Сынок! Вставай! А то эти обжоры без нас все слопают.

— Встаю, встаю, тетя Паша! — осторожно шагая на цыпочках, Олесь понес кастрюлю на кухню.

Минут через пять выплыла из своей комнаты тетя Паша в красивом темно-зеленом платье.

— Ты готов? Пошли.

Как послушный теленочек, Олесь побрел за своей наставницей.
У полыхающего костра на зеленой лужайке стоял длинный стол с огромным блюдом жареной рыбы, рядом благоухал большой котелок с наваристой ухой.
Антонина Евгеньевна возилась у костра, две женщины колдовали у стола, а еще одна хрупкая и хорошо сложенная, стояла перед мольбертом и смотрела куда-то вдаль на закат. Мужчин не было видно.
Женщины обернулись на вновь пришедших и, не говоря ни слова, продолжали заниматься своими делами.— Пойдем, я познакомлю тебя с художницей, — на ухо Олесю сказала тетя Паша. — Будь с ней осторожным в разговоре, не скажи чего-либо лишнего.

Олесь хотел спросить “почему”, но они уже были очень близко. Женщина обернулась к ним и очень мило улыбнулась.
— Таисия Ароновна, познакомьтесь с молодым человеком. Это Олесь.
— Таисия Ароновна, — снова очень мило улыбнулась женщина. — Я о вас уже слышала, мне Остап рассказывал, и мы сегодня вместе ехали в автобусе.
— Можно посмотреть? — Олесь показал на мольберт.
— Пожалуйста, смотрите. Я только начала и еще ничего не успела.
То, что Олесь увидел, еще нельзя было назвать картиной. Оранжево-розовые блики были везде, по всему полотну. Тогда он посмотрел в сторону заката. То же самое. Оранжево-розовое небо и отдельные блики того же цвета на легкой ряби воды.

— Нет, вы уже сделали много. И, я надеюсь, картина получится великолепной!
— Вы так думаете? — с благодарностью и нежностью взглянула она на Олеся.
В это время послышался шум приближающихся мужчин. Из-за ближайших деревьев они вынырнули все сразу, нагруженные емкостями с разного рода напитками.
— А, рыбаки уже здесь! Отоспались, видать, — заметил Максим Сергеевич.
— Всем к столу! Быстренько! А то сейчас уху будем разливать, — позвала Антонина Евгеньевна.

— Пойдемте! Нас зовут, — сказала Таисия Ароновна, складывая мольберт.
Олесь помог ей закрыть краски и сложить в коробку.

— Кисточки заверните в пакет. Я их после ужина помою, — попросила она Олеся.
— Рассаживайтесь, кому, где нравится, — скомандовала Антонина Евгеньевна.
— Я на свое место, — голосом, не терпящим возражений, заявила тетя Паша и уселась в торце стола.— Олесь, садись по правую руку.

— Ну, тогда и я на свое место, — скороговоркой проговорил Максим Сергеевич и пошел на другой край стола. Когда уха была налита и стаканы наполнены, он поднял бокал. — Предлагаю тост за наших прославленных рыбаков.
Тетя Паша смущенно опустила глаза. Олесь улыбнулся.

Отведав душистой ухи, Максим Сергеевич заметил:

— Да, Олесь! Здорово ты нас обскакал. Еще никому из нас не удавалось не то, чтобы столько, но хотя бы одну такую рыбину поймать. А ты без году неделя живешь здесь, и так зарекомендовал себя.

— Да что вы, Максим Сергеевич! Я-то тут при чем? Это все тетя Паша! Без нее у меня бы ничего не получилось. Это все она. Мы с ней целую неделю готовились. Вернее сказать, все делала она, я только давал указания, — смущаясь, проговорил Олесь.

Тетя Паша в смущении опустила глаза, а потом с такой благодарностью глянула на Олеся, что у него потеплело на сердце.

После ужина было гуляние. Факельное шествие молодежи, песни под гитару, слышались переливы гармони и на нескольких танцплощадках, удаленных на приличное расстояние друг от друга, танцы.

Далеко за полночь Олесь и тетя Паша, распрощавшись с остальными, ушли спать. Но отчего-то не спалось. Олесь ворочался с боку на бок, сон не приходил. Какое-то беспокойство мучило его и не давало покоя. Он все время вспоминал женщину с мольбертом. Какая-то загадка таилась в ней. Но какая?
— Не спишь что ль, Олесь? — раздалось за стенкой.

— Нет, тетя Паша, не спится.

— Это мы с тобой днем здорово придавили. Вставай, выйдем на веранду, посумерничаем.

Олесь надел спортивный костюм и вышел в коридор. Тетя Паша вышла тоже в костюме, но еще с одеялом в руке.

— Иди, возьми одеяло. Мы будем сидеть в шезлонгах, а без движения можем замерзнуть.

Выход на веранду был из кухни. Там стояли два шезлонга. Закутавшись в одеяла, они сели в них. Сначала разговор не клеился, потом тетя Паша спросила:

— Что тебя тревожит? Почему ты не мог уснуть?

— Тетя Паша, расскажите о Таисии Ароновне!

— Я так и подумала, что она тебя заинтересует, — начала тетя Паша и, подумав немного, продолжала. — Эта история началась еще в конце прошлого века. У Таечки была благополучная семья, хороший муж и двое сыновей.
— Так сколько же ей лет? — в недоумении прервал Олесь.
— Ты слушай. А потом сам сделаешь выводы. Так, я уже сказала, у нее был муж и двое детей. Семья была у них очень дружной и сплоченной. Мать всю себя отдавала воспитанию детей, поэтому дети росли крепкими и здоровыми. Учились они хорошо, потому что были под постоянным неусыпным контролем матери. Много ей пришлось повозиться со старшим сыном, так как ему в младших классах учеба давалась со скрипом. Но неусыпный контроль матери вывел его сначала в хорошие ученики, затем в лучшие. Характер у него был покладистый, и мальчик он был послушный. Школу закончил с отличием и успешно поступил в военное училище.

Младшенький был с характером, упорный и своевольный, но очень одаренный ребенок. Отец с матерью большие надежды на него возлагали. Он обладал прекрасным аналитическим умом, незаурядными способностями, в школе был лучшим учеником по всем предметам. Особенно отличался по математике. Увлекался шахматами, ходил в театральную студию. После школы поступил сразу в два вуза: театральный и педагогический. Как он ухитрялся учиться и там, и там, одному Богу известно. Но закончил оба с отличием и получил два направления на работу: в театр и в аспирантуру педагогического института. К этому времени он был женат и имел ребенка. И вот он от всего отказался, а устроился на какую-то непонятную работу и поступил на курсы шоферов. Это было началом его трагедии. Это был гром среди ясного неба для родителей. Но они не ругали его, не упрекали ни в чем. Через год он явился к родителям за разрешением уехать за границу, на землю обетованную. Как его отговаривали, умоляли, просили не уезжать. Тогда смутное время было в нашей стране. Страна была в глубоком кризисе. Много было голодных отчаявшихся людей, готовых на все, чтобы бежать из этого кошмара. И он уехал вместе с семьей. Этим он нанес большой урон своему брату. Ведь тот был военным. Его вышвырнули из столицы, несмотря на то, что он уже заканчивал диссертацию. Ох, и помыкался потом со своей семьей опальный офицер. Хорошо, что сильный духом был, не опустил руки. Это помогло ему перенести все невзгоды.

А младший на земле обетованной тоже хлебнул лиха полной мерой. Работал простым рабочим в их кибуце (это вроде колхозов, которые когда-то были в нашей стране), потом маклером по продаже недвижимости, и Бог его знает еще кем. Все стремился больше заработать денег, чтобы купить квартиру, учить детей. Да так в погоне за этими “зелеными” и растерял свой талант, свои способности.

Съездила один раз мать к нему, поглядела на хваленную жизнь, и чуть тепленькая домой вернулась, прямо с самолета в больницу попала. Не климат ей там, да и душой вся изболелась, глядя на своего милого сыночка. Не понравилось ей там. Она чувствовала себя в чужой стране очень стесненно. А больше всего ей не понравилось то, что хлеб там выпекают никуда не годный. У ее сыночка уже было два сына. Они их кастрировали.
— Как кастрировали?! — чуть не свалился с шезлонга Олесь.
— Ну, что-то в этом месте отрезали, — пояснила тетя Паша.
— Сделали обрезание, — поправил ее, смеясь, Олесь.
— Тебе виднее, не перебивай. Так прошло много лет. Ничего у них не получалось. Не сумели они накопить денег, а только потратили зря годы свои лучшие. Родители его жены решили им помочь. Они продали здесь роскошнейшую квартиру, обстановку, гараж, машину, дачу и уехали туда. Вот только тогда появилась у них квартира. Но к этому времени у Таисиного сыночка было подорвано здоровье, и ему все это было не в радость. Затосковал он по родине и, оглядываясь на прошлое, жалел о прожитых зря лучших годах. Его потянуло домой. А тут пришла телеграмма, что тяжело болен отец. Он вылетел на родину. Мать как глянула на него, ахнула, сердце кровью облилось. Худющий, глаза огромные, впалые, позеленел весь от щедрот земли обетованной. Схоронил он своего отца и вместо земли обетованной приехал в наш городок, так как Березовский по всему свету клич кинул, приглашая сюда желающих.
Тосковал он, сил моих нет. Я тогда при нем была, опекала его. Он брался за любую работу. Ум и хватка были что надо. Видать, в дальнем зарубежье поднаторел. За учебу взялся. За два года экстерном окончил медицинский институт. Это в его-то годы! А еще через пару лет защищался. Ему сразу докторскую степень дали. Что-то они с Юрой Березовским изобрели.
К нему его мать дважды приезжала. Горькими слезами плакала, рассказывая мне о своем младшеньком. А Остап шел в гору семимильными шагами. Ночи напролет просиживал над своими работами. Вон сколько успел издать за это время. Академиком стал, — с гордостью подчеркнула тетя Паша. — Я все ему говорила:
— Остап, что ты делаешь? Ты же здоровье свое губишь! Побереги себя!
— Пелагея Дмитриевна, — он меня только по имени-отчеству кличет, — я столько потерял. Мне надо наверстать упущенное время. А для кого мне беречь себя?
— Что, не хочет ехать благоверная?

Вздохнет он тяжело и снова за книги хватается. Телеграмма о болезни матери пришла, когда он был на работе. Я не стала звонить, а сама отыскать его. Он увидел меня, и все понял.

— Что, мать?

И только тогда я протянула телеграмму. Потом все ходила за ним по пятам, как бы чего не случилось. Слишком слабым был, хоть и отпаивала я его куриным бульоном почти каждый день. Он взял институтский плазмолет (тогда еще первая модель была) и с двумя врачами полетел за матерью. Привезли они ее сюда и сразу положили в наш институтский стационар. Я все ночи проводила у постели несчастной старухи. Все врачи и весь медперсонал были подняты на ноги. Но все было тщетно. Она угасала с каждым днем. Остап был чернее ночи. А что могли поделать наши медики? Старушке было за девяносто. И вот однажды вечером мы сидим с Остапом у ее постели и смотрим на приборы, что подсоединены к ней. И вдруг на том приборе, что показывает работу сердца, стали угасать эти пики.

— Не-е-ет, — вдруг закричал Остап и кинулся вон из палаты. Через какое-то время он прибежал со шприцем, наполненным какой-то дрянью, которую ввел матери прямо в вену. Таисия минут через пять открыла глаза, обвела всех бессмысленным взглядом. Закрыла уставшие от жизни глаза, а линия на приборе еле трепыхалась. Она глубоко вздохнула и через рот выдохнула с каким-то бульканьем.

— Отмаялась, — подумала я и посмотрела на часы. Было 9 часов 15 минут вечера. Это я для того сделала, чтобы через два часа обмыть ее и нарядить в последний путь. А Остап сидит и держит руку на пульсе, уставившись на прибор, на котором линия больше не трепыхалась, а была абсолютно прямой. Прошло минут пять.

— Пульс, — крикнул Остап.

А я отвлеклась в это время, но, взглянув на прибор, увидела все ту же прямую линию и решила не отвлекаться, а смотреть туда. Вдруг линия дрогнула еле-еле. Через некоторое время снова дрогнула, уже более заметно. Потом она пошла волной, затем начали возникать пики, а через полчаса сердце работало в полную силу. Я уговорила Остапа лечь на койку, которая стояла в палате специально для него. Сбегала к сестре за снотворным и усыпила его на всю ночь. Ты только смотри! Никому! Слышишь?

— Слышу, тетя Паша! Я не из болтливых. Продолжайте.
— О том, что она умирала, знали только мы вдвоем, да Юра Березовский. Потом Таечка не просыпалась шесть суток. Ей вводили в вену глюкозу и витамины. Я все время была при ней. Спала днем, когда кто-нибудь из сестер сидел возле нее. А ночью я никому не доверяла. Остап спал в палате, а днем названивал в отделение каждые полчаса. Проснулась она ровно через шесть суток в 9 часов 15 минут вечера. Это я уже из любопытства на часы глянула.

<<< вернуться назад -- читать дальше >>>