Романы, повести, рассказы, стихи

<<< вернуться назад -- читать дальше >>>

С хорошим настроением возвращался Олесь в таежный городок.

Первым делом он побежал к Остапу Соломоновичу.

— Ему еще пятнадцать минут спать, — сказала дежурная медсестра.

— Я не буду будить. Я только посижу и посмотрю на него, — умоляюще глядя на сестричку, попросил Олесь. — А когда проснется, поговорю с ним немного.
Осторожно, на цыпочках он зашел в палату и присел на краешек стула. Остап Соломонович лежал на спине и, слегка посапывая, глубоко дышал. В нем произошла разительная перемена. Лицо округлилось, виски больше не были впалыми, распрямились глубокие морщины, разгладились мелкие. А главное, что сразу бросалось в глаза, потемнели волосы.

“Молодеет”, — подумал Олесь.

Вошла сестра, нажала какую-то кнопку на приборе.

— Сейчас проснется.

Веки спящего академика дрогнули, и со щек вверх поднялись длинные черные густые ресницы. Сестричка сняла с него контакты проводов, тянущихся к приборам, и позволила встать.

— Олесь! Сынок! — обрадовался Остап Соломонович. — Видишь, твоя “Алиса” из меня человека сделала. А то был дырявым мешком с костями, — приговаривал он, обнимая Олеся, — я набрал уже десять килограммов.

Да, это был не тот человек, которого Олесь перед отъездом провожал сюда, но все еще очень худой.

— Как вам здесь? Не скучаете? — спросил Олесь.

— Не дают. Сейчас поем и опять спать, — засмеялся Остап Соломонович. И такая у него была обаятельная белозубая улыбка, и такая синева в его красивых бездонных глазах…

“А ведь он, должно быть, очень красивый”, — подумал Олесь.

— И долго вам здесь курортничать? — спросил он.

— Врач сказал, что пока не наберу хотя бы семьдесят килограммов, и думать нечего о выписке. А я бы и сейчас помчался к своей работе. Хотя, вы знаете, Олесь, мне даже нравится бездельничать. Видно, я здорово перетрудился. Ведь я за четырнадцать лет прошел путь от маклера по продаже недвижимости до академика с мировым именем. Но я заплатил за это слишком дорого. Ведь с мировым именем я приобрел одиночество. Вам Паша рассказывала обо мне? — спросил он.

Олесь утвердительно кивнул головой.

— Значит, вы все знаете. А вот и моя любимая манная каша.

Перед Остапом Соломоновичем поставили столик на колесах.

— Вы знаете, Олесь, я ведь терпеть ее не мог, а теперь я ее, милую, буду есть каждый день до конца дней моих.

— Молодой человек, — обратилась сестра к Олесю, — больного нельзя переутомлять.

Олесь поднялся.

— До свидания, Остап Соломонович. Я еще к вам зайду.

— Заходи, сынок, заходи.

— Так это ваш сын? — спросила сестра Остапа Соломоновича, когда за Олесем закрылась дверь. — Что же вы сразу не сказали, я бы ему позволила еще посидеть. Ишь, как сияете от счастья!

Из клиники Олесь направился домой к Остапу Соломоновичу, чтобы повидаться с Таисией Ароновной.

Она встретила его в роскошном халатике, еще более помолодевшая, еще более привлекательная. Черными угольками светились ее глаза.

— Я так много вспомнила, — радостно сообщила она. — Вот смотрите, — стала раскладывать перед ним рисунки. На них были глаза в нескольких вариантах, затем рот, чувствительные губы перед поцелуем, родинка с правой стороны над губой, еще нос в профиль с горбинкой, правое ухо с маленькой родинкой на мочке. — А портрет в целом не получается, — с грустью заметила она.
— Это, конечно, немного. Но это уже кое-что. Молодец. Продолжайте рисовать, — похвалил Олесь Таисию Ароновну. — А вот, что у меня есть, — Олесь разложил перед ней фотографии.

— Кто это? — в ее руках была фотография Таисии Ароновны в молодости, примерно в том возрасте, что сейчас находилась стоящая перед Олесем женщина. Голубые смеющиеся глаза, брови дугой, слегка курносый нос. Ни одной черточки не сохранилось в новой Таисии Ароновне от той, чьим телом воспользовалась неприкаянная душа. Олесь промолчал.

Таисия Ароновна взяла фотографию детей.

— Ой, какие милые детки! Чьи они?

Не признала она ни отца, ни матери.

— Вам никто здесь не знаком? — спросил Олесь.

— Никто. Это совершенно чужие для меня люди.

Олесь собрал фотографии, положил их в конверт, спрятал во внутренний карман.
— Таисия Ароновна, можно я возьму ваши рисунки?

— Конечно, конечно. Я же для вас рисовала.

По пути к “Алисе” Олесь зашел к Анатолию.

— Вот у меня есть несколько рисунков. Отсканируйте мне, пожалуйста, все рисунки в режиме сканирования фотографического изображения, запишите на дискету и дайте мне.

— Подождите, я сейчас.

Через некоторое время Анатолий подал ему дискету.

— Олесь Семенович, у меня к вам просьба, — замялся Анатолий.
— Слушаю вас, — улыбнулся Олесь.

— Если вам нужны помощники, я готов работать с вами.
Олесь пожал ему руку.

— Спасибо, друг. Я подумаю. Но мне предстоит нелегкая работа.
— Я на все согласен, только с вами.

Олесь зашел к директору.

— Максим Сергеевич, мне нужно определиться где-то. Я до сих пор не знаю, где будет мое рабочее место.

— Вас что, не устраивает тот кабинет, который рядом со мной? — удивился директор.

— Устраивает, но это было на время работы над архивом Березовского. Теперь мне нужна большая лаборатория со штатом сотрудников, и отдельный кабинет чтобы был рядом. Я уже пригласил из столицы двух очень способных специалистов, которые помогали Березовскому в создании “Алисы”. Анатолий Дружинин хочет со мной работать. Может быть, будут еще желающие.
— Чем вы собираетесь заняться?

— Ранее мы с вами уже беседовали на эту тему. Я собираюсь заниматься изучением устройства “Алисы” и созданием ей подобных.

— Ах, да. Был такой разговор. Хорошо, — сказал директор и задумался. — Вот что, вы займете кабинет Штейна. Он пока свободен. Там рядом две лаборатории. Штат почти весь разбежался по другим участкам и лабораториям. Осталось несколько человек. Если они вам подойдут, оставьте. Если нет, мы предложим им другие места. А пока подбирайте себе надежных помощников.
— У “Алисы” кто-нибудь есть? — спросил Олесь.

— Нет. На нее мода прошла. За время вашего отсутствия все желающие удовлетворили свое любопытство.

— Ну, вот и хорошо. Я пойду, побеседую с ней.

— Она в сейфе. Открыть сможете? Ах, да, о чем я спрашиваю, ведь вы и не с такими трудностями справлялись.

Пока Олесь открывал сейф, “Алиса” неистовствовала, то включала сирену, то трезвонила колокольчиками, то надрывалась мощным симфоническим оркестром.
— Здравствуй, “Алиса”, — внутри сейфа полыхал пожар. Олесь протянул руки и взял “Алису”. — Ну, что, соскучилась? Я тоже скучал по тебе. — И Олесю показалось, что “Алиса” мурлычет, как маленький котеночек.
Он вставил дискету с файлами рисунков Таисии Ароновны, просмотрел их на экране дисплея.

— “Алиса”, ты можешь сформировать портрет человека из этих отдельных рисунков?

“Алиса” задумалась, но через некоторое время на экране появился портрет очень красивого мужчины. Олесь подсоединил принтер.
— Отпечатай мне портрет.

Из принтера выпал лист бумаги с портретом.

— Ты можешь о нем что-нибудь сказать?

— Нет. Слишком мало исходных данных.

— “Алиса”, скоро приедут Степан Семенович и Григорий Иванович. Мы с тобой переходим в другой кабинет. Нам уже никто не помешает.

После двух часов работы с “Алисой” Олесь снова пошел к Таисии Ароновне.
— Кто на этом портрете? — он показал ей портрет, отпечатанный “Алисой”.
Таисия Ароновна побледнела.

— Это он. Он! — глаза ее сияли.

— Кто он? — настаивал на ответе Олесь.

— Это тот, кто целовал мои руки. Я ничего больше не знаю, — по ее щекам покатились крупные слезы.

— Успокойтесь. Скоро мы все выясним. Завтра у меня будет свой кабинет, и я вас приведу к своей машине. Это она сделала портрет.

— Правда? Подарите его мне, пожалуйста! — она поднесла портрет к губам и поцеловала.

— Старайтесь вспоминать и дальше, — посоветовал Олесь.

— Я буду вспоминать. Он мне поможет, — она с такой любовью посмотрела на портрет, что Олесь не сомневался, портрет ей поможет.

На следующий день Олесь обустраивал собственный кабинет. Анатолий во всем ему помогал, стараясь угадать малейшее его желание. Он оказался неоценимым помощником, и Олесь решил сделать его своим заместителем. Он посвятил его в свои планы, дал адреса Степана Семеновича и Григория Ивановича, попросил оформить им вызов, обеспечить квартирами.

В это время пришли два молодых человека с просьбой зачислить их в группу.

У Олеся мелькнула мысль: “Надо всех добровольцев проверять на “Алисе”.

— Ребята, приходите завтра, тогда я все эти вопросы буду решать.

Прибежала девушка, которую “Алиса” назвала лгуньей, Олесь ей отказал сразу.
— Но у вас еще никого нет, — кокетливо потупив глазки, промолвила она.
— Вы путем обмана прорвались тогда в кабинет. Мне лгуньи не нужны.
Девушка вспыхнула, залилась краской и выпорхнула вон из кабинета.
К вечеру все было готово. Даже “Алису” перенесли и поместили в новый сейф.
После работы Олесь пошел к Остапу Соломоновичу. Посидел у постели, подождал, пока он проснется. Остап Соломонович обрадовался ему.

— Рассказывай, сынок, как у тебя дела.

Олесь ему рассказал, что занимает теперь кабинет Штейна, что подбирает себе в штат новых сотрудников, что у него большие планы на изготовление новых “Алис” для диагностики различных заболеваний.

— А теперь давай поговорим о том, что тебя так волнует в последнее время, — тихо проговорил Остап Соломонович.

Олесь похолодел: “Он так же, как и Таисия Ароновна, угадывает мысли. Ведь он себе ввел тот же состав, что и ей”.

— Да, меня действительно волнует вопрос о судьбе Таисии Ароновны. Она со мной поговорила тогда у реки и попросила помочь ей, — и он рассказал Остапу Соломоновичу о своих поисках, о фотографиях, на которых Таисия Ароновна никого не признала, о ее рисунках, о портрете, который сделала “Алиса”, о том, что он собирается завтра показать ее “Алисе”.

— Спасибо, сынок. Намаялся я с ней. Казнил себя все эти годы. А гибель того парня, Сергея Сорокина, окончательно подкосила меня. Я столько передумал за это время. Я шел по неправильному пути, так как не учитывал фактора рока. А это один из решающих факторов. И не над бессмертием надо работать, а над роком, чтобы дать людям возможность прожить положенный век без болезней и страданий.

— По этому поводу у нас с вами будет в дальнейшем еще не один разговор, — успокоил академика Олесь, — а сейчас я хотел бы поговорить о дальнейшей судьбе Таисии Ароновны. Я постараюсь установить ее настоящее имя и найти ее родственников. Может быть, они ее заберут, и она будет счастлива с ними. А вы избавитесь от лишних переживаний, мучений и угрызений совести.

— Хорошо, сынок. Ты молод и тебе виднее. Я буду безмерно счастлив, если у тебя это получится.

У Олеся прямо гора с плеч свалилась. Он ждал и боялся этого разговора. Все получилось как нельзя лучше.

На следующий день Олесь зашел за Таисией Ароновной. Она ждала его и была очень красиво и изысканно одета.

— Олесь, вы знаете, мне кажется, что у меня с языка готово сорваться его имя, но будто язык мне не подчиняется.

— Ничего, всему свое время. Пойдемте к моему компьютеру.

В кабинете Олесь усадил Таисию Ароновну в кресло, а сам пошел доставать “Алису”. “Алиса” заиграла незнакомую музыку. Олесь внимательно прислушался, это был итальянский танец. Таисия Ароновна побледнела, прижала руку ко рту, будто оттуда готов был сорваться крик отчаяния.

Олесь приложил руки к “Алисе” и о чем-то побеседовал с ней, потом подозвал Таисию Ароновну, усадил ее в кресло перед “Алисой”, показал, где держать руки и что нужно сказать: “Здравствуй, “Алиса”.

— Здравствуй, “Алиса”, — прошептала она.

Экран заиграл красками, но приветствия не появилось. Олесь сделал знак, что все в порядке, что надо ждать. Они оба с жадностью и надеждой вглядывались в экран.

— “Алиса”, постарайся, пожалуйста, — послал ей мысленный сигнал Олесь. — Это очень важно и нужно.

Краски метались по экрану, казалось, что “Алиса” волнуется оттого, что не может справиться с заданием. Наконец, игра красок успокоилась, и четко появилось первое слово “Здравствуй”, а второе будто рождалось из тумана. Они долго не могли разобрать букв. Наконец, Олесь, вроде бы, уловил слово, но оно снова растаяло.

Появилась надпись: “Информации недостаточно”. И тут полилась итальянская музыка, веселая, задорная. Таисия Ароновна сидела и плакала. Потом она закрыла глаза и долго так сидела, слушая музыку. Экран дрогнул, музыка прекратилась, она открыла глаза и стала смотреть на дисплей. Снова появилась надпись: “Здравствуй”, и, сначала расплывчато, потом все отчетливей, обозначилось слово “Анжелика”.

— Здравствуй, Анжелика! — сияло на экране.

— Кто такая Анжелика? — спросила Таисия Ароновна.

— Это вы Анжелика. Вас зовут Анжеликой.

— Я Анжелика. Я Анжелика, — повторяла она тихо, затем крикнула во всю силу своих легких, — Я Анжелика! — и счастливо рассмеялась.
Олесь помог женщине дойти до кресла, усадил ее и открыл холодильник. Там лежали коробки с шоколадными конфетами. Он открыл одну и поставил перед Анжеликой. Она с удовольствием стала их кушать. С ее лица не сходила радостная улыбка. Теперь это была совершенно иная женщина.
— Какое счастье, я знаю, как меня зовут. Мне осталось вспомнить, как его зовут.

— Об этом не волнуйтесь. Теперь нам будет легче вести поиск дальше.
Вечером обо всем этом Олесь рассказал Остапу Соломоновичу.
— Теперь у нас есть три ниточки: имя Анжелика, страна Италия и портрет.
— Почему Италия? — спросил удивленно Остап Соломонович.
— Но ведь “Алиса” играла итальянскую музыку, которую она черпала из памяти Анжелики.

— Разве в ее памяти может что-либо сохраниться? Ведь в этой плоти только ее душа. И только.

— Остап Соломонович, ведь еще не было ни единого прецедента подобного рода. Этот феномен совершенно не изучен. И мы ничего не знаем об этом. Ведь это тайна за семью печатями.

— Это так и останется неразгаданным на все времена. И найти ключик к этой тайне совершенно невозможно. Даже повторить подобный эксперимент никто не решится, в том числе и я, — с грустью произнес Готлиб .
— Да, в этом вы совершенно правы, — согласился с ним Олесь.
Вечером Олесь просматривал бумаги, которые дал ему в столице Андрей. И, наконец, ему попалось на глаза: “Анжелика Лоретти, 22 года, погибла в автомобильной катастрофе 30 августа 2078 года. Черепно-мозговая травма”.
Тридцать пять дней душа ее металась по земному шару, пока не вселилась в плоть умершей старухи. Пять с лишним лет ей понадобилось, чтобы она узнала свое имя. Не слишком ли высокая цена такому эксперименту? Это еще, если не учитывать, каким страданиям подвергся Остап Соломонович за все эти годы.
Олесь долго сидел в раздумье, пока где-то в доме часы не пробили полночь. .

<<< вернуться назад -- читать дальше >>>