|
Джузеппе
Книга 2, глава 23, "Лаландина"
Когда поток приезжающих заметно поредел, произошло два радостных события.
Прямо в кабинет Готлиба зашла одна пара. Очень красивая молодая женщина
кинулась к Остапу Соломоновичу и повисла у него на шее, целуя, со словами.
— Остап, дорогой! Прости, что забыла тебя, что так долго не приезжала.
Остап Соломонович сначала держал руки разведенными в сторону. Мужчина,
пришедший с дамой, улыбался. Тогда он обнял эту плачущую незнакомку и
спросил:
— Кто вы?
— Остап, я все поняла. Я же мать твоя.
У Остапа Соломоновича подкосились ноги. Если бы Луар, стоящий рядом, не
подхватил его, он упал бы. Его усадили на стоящий невдалеке диван. Анжелика
(а это была она) села рядом.
— Пригласи Олеся, — попросил академик Луара.
Прибежал встревоженный Олесь.
— Что случилось? — спросил он входя.
Анжелика бросилась и ему на шею.
— Олесь, дорогой! Я тебя никогда не забывала. Ты сделал меня счастливой, —
так же темпераментно она обнимала и целовала Олеся.
Все мужчины улыбались.
— Это я, Анжелика! Неужели забыл?
— Дайте сесть, а то упаду, — растерянно прошептал Олесь.
Все расхохотались.
— Да что это передо мной все падают, — веселилась Анжелика. — Остап, — она
повернулась к сидящему растерянному академику. — Остап, — она села рядом, —
я приехала узнать подробности. Я столько читала о тебе. Все, что печаталось
в прессе, я собрала. А сейчас, что ни газета, что ни журнал — все о тебе.
Скольким людям ты вернул молодость, здоровье. Ты — человек-легенда. Я
горжусь тобой. Я горжусь тем, что в прошлой жизни была твоей матерью.
Остап Соломонович расплакался, закрыв лицо ладонями. Все замолчали. Анжелика
прижалась к нему, склонила голову ему на плечо. Он обнял ее рукой, повернул
к ней лицо, мокрое от слез. Анжелика вытащила из манжетки кружевной носовой
платочек и стала вытирать ему слезы.
— Милый мой сын. У тебя братишка появился, — она сделала знак рукой мужу,
тот вышел. А когда зашел, то вел за руку трехлетнего малыша.
— Остап, подойди ко мне, — малыш подбежал к матери, — этого дядю тоже зовут
Остап. Он твой брат. Ты назван в его честь.
Мальчик насупился и не двигался с места. Остап Соломонович улыбнулся и
погладил его по головке, тот встрепенулся и убежал к отцу.
Олесь сидел напротив и рассматривал Анжелику. Пышная замысловатая прическа,
видно волосы очень длинные. Яркий маникюр на длинных ногтях. Красивое
молодое лицо без единой морщинки.
— Вы где устроились? — наконец-то Остап Соломонович мог хоть что-то сказать.
— Еще нигде.
— Идемте ко мне, — он посмотрел на Анжелику, — твоя комната сохранилась в
том же виде. Там до сих пор никто не живет. Я сегодня больше не приду, —
сказал академик Луару. Тот кивнул головой. — Пойдем, Олесь, у нас есть, о
чем поговорить.
До квартиры академика шли молча. Только маленький Остап что-то щебетал отцу
по-итальянски. Анжелика шла под руку с Остапом Соломоновичем.
Дверь квартиры открыла жена Готлиба.
— Проходите, — пропустил хозяин гостей вперед, — знакомьтесь, моя жена,
Софья Яковлевна. А это наши гости: Анжелика и Джузеппе Лоретти, их сын,
Остап.
— Остап, можно я пройду в свою комнату? — спросила Анжелика.
— Конечно. Надеюсь, не забыла, где она.
Анжелика распахнула дверь. Возглас удивления вырвался у нее.
— Даже мольберт и краски на месте и незаконченная картина “Закат”. Я ее
закончу и подарю Олесю. Ты не возражаешь, Остап?
— Нет, конечно, — Остап Соломонович улыбался. Он уже немного пришел в себя,
успокоился. — Софья, — обратился он к жене, — у нас там что-нибудь будет на
обед или пойдем в столовую?
Софья Яковлевна стояла, сложив на груди руки, ревниво поджав губы. Ей
рассказывали, что у мужа жила какая-то женщина. Но что она так красива и
молода, она даже представить себе не могла.
— Я сейчас. У меня пельмени в морозильнике, — засуетилась хозяйка.
Анжелика зашла в свою комнату. Откуда вскоре вышла с распущенными волосами,
ниспадавшими волнами до самых колен. Она расстелила на диване платок,
последнее, что осталось от настоящей Таисии Ароновны, вручила мужу ножницы.
— Я ни разу не стригла волосы с тех пор, как уехала отсюда, — заявила она.—
Джузеппе, приступай к своим обязанностям.
Джузеппе стал отрезать пряди волос у самой шеи и аккуратно складывать на
платок. Все молча наблюдали за происходящим. Когда все волосы были отрезаны,
Анжелика взяла ножницы и обстригла ногти. Они падали на роскошные волосы,
словно капли алой крови. Потом она раскрыла чемоданчик и достала оттуда
прозрачный пакет с землей.
— Эта земля с моей могилы, — пояснила она. Все это она завернула в платок,
концы связала. — Завтра мы все это похороним на кладбище. Я хочу, чтобы у
тебя была могила матери, чтобы тебе было куда прийти, погрустить,
попечалиться, поплакать, принести цветы. Закажи памятник! — обратилась она к
Остапу. — Чтобы на памятнике была ее фотография.
Олесь поднялся.
— Я все сделаю, Остап Соломонович. Фотография у меня есть, но там Таисия
Ароновна очень молодая.
— Пусть будет молодой, — согласился Остап.
На следующий день состоялись похороны. Распоряжалась всем тетя Паша.
Опустили в могилу гроб, поставили пока временный памятник, на котором были
две даты и тире между ними. С фотографии на мир смотрела молодая
светлоглазая Таисия Ароновна. Могилу укрыли венками и цветами. Две алых розы
положил у памятника маленький Остап. До этого никто не плакал, настроение у
всех было хорошее, но этот поступок ребенка заставил разрыдаться даже
стойких мужчин. С кладбища все пошли домой поминать Таисию Ароновну.
После поминок Анжелика подошла к Остапу.
— Остап, у меня к тебе просьба.
— Я слушаю, — улыбнулся ей растроганный Остап.
— Сделай моему мужу укол своей вакцины. Ему уже под пятьдесят. Он в
последнее время что-то стал плохо себя чувствовать.
— Хорошо. Джузеппе, пойдем, — обратился Остап к рядом стоящему мужу
Анжелики.
Тот наклонил голову в знак согласия и молча пошел за академиком.
Обследование на “Алисе-2” дало печальные результаты. Джузеппе был тяжело
болен. Разрушительной силе болезни подвергся весь организм. Ему оставалось
жить несколько месяцев.
— Вот и прекрасно. Ничего серьезного у вас нет, — скрыл правду от больного
академик, — сейчас вы уснете, а через шесть суток будете как огурчик.
Готлиб пригласил Луара и все ему рассказал. Такого тяжелого случая в их
практике еще не было.
— У нас на Лаландине существует лекарство против этой болезни, — сообщил
Луар. — Надо срочно отправляться на Лаландину. Но в этом случае, когда
болезнь так запущена, я не ручаюсь за положительный результат. И все же
стоит попробовать. Может быть, в сочетании с эликсиром долголетия мы
добьемся желаемого успеха. Я пошел, мне надо успеть, как можно быстрее,
доставить лекарство с нашей планеты. А пока введите ему ваш эликсир,
доведите до нормы гепарин и все время следите за его уровнем. Попутно
сделайте полное обследование всего организма.
Вскоре Джузеппе заснул. Вечером за ужином Остап рассказал жене о своей
матери, о ее воскрешении, о том, что мать его не узнавала, а с годами,
молодея, превращалась в совершенно непохожую на нее женщину. Софья Яковлевна
слушала с большим вниманием, и чувство ревности постепенно сменялось
сочувствием и пониманием. Она почувствовала такую нежность к такой далекой и
такой близкой красавице, что в каком-то порыве положила свою руку на руку
Анжелики.
Анжелика глянула на нее.
— Я так благодарна вашему мужу за то, что он подарил мне вторую жизнь, —
призналась она. — Он у вас гений. Ему при жизни положено поставить самый
большой памятник.
На следующий день Луар зашел в палату, где лежал Джузеппе, с небольшим
свертком.
— Здесь десятикратная доза. На всякий случай я захватил с большим запасом, —
протянул он лекарство Готлибу. — В ампулах по 2 мл. Первый раз можно ввести
четыре кубика. Потом надо следить за его состоянием по компьютеру. Если
через три дня не наступит улучшения, я бессилен. В первые сутки с перерывом
в шесть часов нужно сделать четыре укола. В следующий день — три и так
далее.
Пока Джузеппе находился на лечении, Анжелика рисовала. Маленький Остап
подружился с бабушкой Пашей и бабушкой Фросей.
Ефросиния Даниловна всю свою нерастраченную материнскую любовь отдавала
этому непоседливому мальчишке. Не понимая друг друга, они как-то нашли общий
язык. Каждый день ходили в магазин и покупали новую игрушку, игру или
конструктор. Часами просиживали, собирая модели самолетов, машин, кораблей.
Анжелика была спокойна за своего сына, и все время стояла перед мольбертом.
Большой портрет Софьи Яковлевны уже висел на стене. Ей не надо было
позировать, она все писала по памяти. Остапа Соломоновича она написала
совсем молодым.
— Что-то слишком молодой он здесь! — заметила Софья Яковлевна, разглядывая
портрет мужа.
— Он будет таким, — с уверенностью сказала Анжелика. — Он непременно будет
таким.
Следующий портрет был Ефросинии Даниловны, историю которой рассказала ей
Софья Яковлевна. С портрета на зрителя смотрела такая красавица, что дух
захватывало.
— Не может быть! Это же непостижимо. Такая красота! — всплеснула руками
Софья Яковлевна.
— А вы присмотритесь внимательней. Я ведь художник. Я все вижу, — убеждала
ее Анжелика.
А в это время медики боролись за жизнь Джузеппе. К его ладоням были
подсоединены выносные энергоприемники. Это Олесь так придумал, чтобы легче
было работать академику. На дисплее “Алисы-2” продолжал светиться синий
экран. Только на четвертые сутки экран стал слегка светлее, к вечеру он был
светло-голубым.
— Кажется, победа будет за нами, — заметил Луар, не отходивший от постели
больного уже вторые сутки. — Я немного прилягу здесь, — он опустился на
свободную койку и тут же заснул.
Вздремнул в кресле и академик. Зашла неслышно сестра, сделала больному
очередной укол. Через час Готлиб проснулся, глянул на часы и быстро выбежал
в коридор.
— Укол просрочен, — подбежал он к медсестре.
— Не волнуйтесь! Я сделала вовремя. Просто вы спали, и я не тревожила вас.
— Спасибо. Я перепугался, что забыли.
— Ну что вы. Это же наша работа.
Остап Соломонович вернулся в палату и к своей радости увидел, что цвет
дисплея сменился и стал светло-зеленым. Он вздохнул облегченно и оставил
больного под присмотром сиделки.
Дома он застал приятную картину. Его жена и Анжелика сидели на кухне и,
оживленно о чем-то беседуя, пили чай. У него на душе спокойней стало.
“Подружились”, — подумал он.
Еще без рамки у стены стоял портрет. Остап Соломонович глянул на него и не
узнал себя.
“Кого же это она нарисовала”? — подумал он и долго стоял перед портретом.
Что-то знакомое и родное проглядывало в нем.
— Нравится? — спросила Анжелика, выходя из кухни.
— А кто это? — спросил Готлиб.
— Не узнаешь? — из кухни вышла жена.
— Нет.
Женщины рассмеялись.
— Это же ты! — сказала, смеясь, жена.
— Что-то очень молодой я здесь, — неуверенно произнес Готлиб.
— Таким ты будешь лет через пять, дорогой сынок, — кокетливо произнесла
Анжелика. — Как там Джузеппе? — поинтересовалась она.
Не вдаваясь в подробности, Остап Соломонович стал рассказывать:
— Он был очень болен. Но сейчас мы победили его болезнь. Джузеппе пошел на
поправку.
— Вот и хорошо. Посмотрите, кого я сейчас рисую.
— Какая красавица! У нас, по-моему, нет таких, — засомневался Остап
Соломонович.
— Ефросиния Даниловна, — подсказала ему жена.
— Не может быть! Потрясающе. А маленький Остап с ней?
— А где же ему еще быть? Они “не разлей вода” теперь.
В положенный срок Джузеппе не проснулся, хотя дисплей “Алисы-2” сиял уже
оранжевым цветом. Все медики собрались вокруг него. Сюда же зашли Жения с
Игорем. Прошло 10 часов сверх срока, еще десять. Все устали в ожидании. В
палату было внесено несколько кресел, в них дремали от усталости медики.
Момент пробуждения был пропущен.
— Что вы здесь делаете? — вдруг они услышали голос и открыли глаза. На
кровати сидел Джузеппе, пытаясь освободиться из пут “Алисы-2”. Жения
кинулась к нему, отстегнула энергоприемники.
— Есть чертовски хочется, — сказал больной, потягиваясь.
Все забегали, засуетились, заулыбались. В момент перед ним появился столик
на колесах с разными кушаньями, напитками, соками.
Джузеппе придирчиво оглядел стол.
— Мне б яичницу-глазунью из трех яиц, — попросил он, а сам начал уплетать
все подряд.
Когда принесли яичницу, он уже настолько насытился, что извиняющимся
взглядом посмотрел на сестричку.
— Я уже не могу, я сыт.
—Можно, я помогу ему? — нашелся Игорь, придвинул поближе кресло и в
мгновение ока очистил тарелку к великой радости больного.
— Вот это по-дружески, — Джузеппе протянул Игорю руку для пожатия.
Все зааплодировали.
— Я могу быть свободным? — поинтересовался больной.
— Мы вас не задерживаем, но очень просим побыть здесь еще немного для
окончательного обследования.
— Но с женой я могу повидаться?
— Она к вам придет. Сейчас ей позвоним.
Джузеппе зевнул пару раз и тут же заснул.
Остап Соломонович с помощью “Алисы-2” стал разбираться в состоянии здоровья
своего знаменитого пациента. Они тихо беседовали с Луаром.
— По моему мнению, — говорил Луар, — перерождение тканей у него началось
давно. Пока в организме был гепарин, он как-то сдерживал это. Но когда
запасы его иссякли, процесс перерождения пошел быстрее, чем мог
восстанавливаться гепарин, началось разрушение организма. У вас эта болезнь
зовется по имени одного речного животного.
— Да, да. Рак.
— А почему он так называется? Не знаешь? — спросил Луар.
— Рак питается падалью. Он является санитаром водных бассейнов. Если рак в
реке или озере есть, то вода чистая. А вот почему так болезнь назвали, не
знаю.
— В случае таких заболеваний у вас делают операции, то есть вырезают
пораженный участок. А зря. Сначала надо остановить процесс. Что мы и сделали
в самом начале. А уже потом направить процесс в обратную сторону., то есть
преобразованные клетки заставить возвращаться в исходное положение. Но у нас
никогда не было таких тяжелых случаев. Мы просто не допускаем до этого. А уж
если случится, то бывает одного или двух уколов достаточно.
— Мы можем у нас изготовить это лекарство?
— А почему бы нет? Я захватил рецепт его приготовления. Хоть сейчас можем
начать, — с готовностью ответил Луар.
— Пока подождем. Давай закончим с тем авралом, который затеяли. Сколько у
нас спящих на сегодняшний день? — спросил академик.
— Сейчас спят триста человек, — сообщил Луар, — в новом корпусе три этажа
уже свободны. Вчера приехало пять человек. Сегодня ни одного.
— Это потому, что начали работать пункты по омоложению во всех странах.
— Может, мы уйдем отсюда? — предложил Луар. — Мы все для него сделали. А
когда проснется, нам сообщат.
Они осторожно вышли из палаты.
Провожать семью Лоретти пришли все, кто их знал. Недалеко от городка был
небольшой аэродром. Личный самолет Джузеппе Лоретти стоял на взлетной
полосе.
— Антигравитон у вас есть? — спросил Олесь у Джузеппе.
Тот ничего не понял. Пришлось ему объяснять.
— Нет. У меня такого прибора нет. А где его взять?
— Я так и думал, — Олесь поднял руку, к нему подбежал техник с коробкой в
руках.
Олесь лично установил прибор и объяснил, как им пользоваться в случае
аварии.
При посадке произошло непредвиденное событие. Маленький Остап обнял бабушку
Фросю и, рыдая, заявил, что без нее никуда не полетит. Отчаяние мальчишки
было так велико, слезы ручьем лились из его глаз. Плакала бабушка Фрося,
утирали глаза все остальные.
— Нельзя их разлучать, — было резюме тети Паши.
— А что делать? — с глазами, полными слез, спросила Анжелика.
— Бери ее с собой, — посоветовала тетя Паша.
— А вы поедете с нами? — обратилась Анжелика к Ефросинии Даниловне.
— С радостью, — ответила та и пошла с ребенком на руках к самолету.
Маленький Остап, счастливый, целовал свою бабушку.
Анжелика подошла к Остапу Соломоновичу.
— До свидания, сынок! — с грустной улыбкой сказала она.
— До свидания, мама! — в тон ей ответил Готлиб.
Олесь поцеловал ей руку, глядя в её глаза. Анжелика сразу вспомнила все и
нежно сказала:
— Он тоже любил целовать мне руку. Спасибо, Олесь, что помог снова обрести
счастье.
Далеко за горизонтом скрылся самолет, а потрясенные провожающие все еще
стояли на летном поле и махали руками, смахивая с глаз непрошеные слезы.
Второе событие было не менее потрясающим. Приехал Юлий Израилевич Берг, все
так же в обтягивающих одеждах, которые вот-вот лопнут на нем, но сильно
постаревший, совсем седой.
Максим Сергеевич не узнал его, пока тот не улыбнулся и не заговорил.
— Вот это сюрприз, — вышел из-за стола директор и обнял друга. — Насовсем,
что ли?
— Насовсем, — сник Берг.
— А что так?
— Покинула меня моя благоверная. Сердце отказало. А сыну я в тягость. Кому
нужны старики со своими хворями?
— По тебе не скажешь, что ты болен, — засомневался Мартынов.
— Физически я здоров, а душа моя плачет по сибирским березам и елям.
— Ностальгия заела, — с пониманием и сочувствием произнес Максим Сергеевич.
— Она, проклятая, — тяжело вздохнул Берг.
Директор нажал кнопку на селекторе.
— Остап Соломонович, занят? Нет? Зайди.
Остап Соломонович рывком открыл дверь.
— Что-нибудь случилось? — еще в дверях спросил он.
— Случилось. Вот, познакомься, — показал Мартынов рукой в сторону Берга.
Готлиб повернулся и глянул на идущего к нему с протянутыми руками Юлия
Израилевича.
— Юлий!
— Остап!
Они крепко обнялись.
— А ты, брат, постарел, — заметил Готлиб.
— А ты, я вижу, совсем скоро юношей станешь, — не остался в долгу Берг.
— Надолго?
— Насовсем.
Готлиб повернулся к директору и протянул руку.
— Прошу ключи от квартиры академика Юлия Израилевича Берга.
Директор протянул ключ. Остап Соломонович посмотрел на бирку, где были номер
дома и квартиры.
— Далековато, но сойдет. Пошли, — он взял под руку друга. У дверей
обернулся. — Максим, сообщи Олесю и тете Паше.
У подъезда дома, куда они подходили, стояла крупная пышная дама и пристально
смотрела на приближающуюся пару. Остап Соломонович подмигнул тете Паше. Юлий
Израилевич ее не узнал. Когда они прошли мимо, она разразилась:
— Ах ты, обормот заморский! Думаешь, если убелил свою башку сединами, то
можно друзей не замечать?
Юлий Израилевич вздрогнул.
— Ты ли, Пашенька? — он утонул в ее объятиях. — Что с вами всеми здесь
произошло? Почему вы все такие молодые?
— Вот погоди! Всуропят тебе пару уколов, и ты помолодеешь, — пригрозила она
ему.
— Куда мне, старику, молодеть? На погост скоро.
— Не торопись туда. Я ведь серьезно говорю, — стараясь растопить лед
недоверия, убеждала тетя Паша.
— Свежо предание, да верится с трудом, — упорствовал Юлий Израилевич.
— Фома неверующий. Скоро не так заговоришь, когда обо всем узнаешь.
Когда они открывали дверь квартиры, по лестнице бегом поднимался Олесь.
— Юлий Израилевич, какая радость!
Они крепко обнялись.
Прошло чуть более десяти лет. За это время не было ни одной авиакатастрофы,
хотя были отказы двигателей, не выпускались шасси, были и другие неполадки,
но все заканчивалось благополучно, без человеческих жертв.
Стало просторней в городах, уменьшилось количество машин. А зачем они? Если
в серебристом телекинетическом костюме с Ан-тоном на руке за минимальный
срок можно добраться на работу или еще куда-либо.
На стройках, даже самых больших, обходились без подъемных кранов. Только
легкий шпагат и мощный Ан-тон.
Были побеждены самые страшные болезни, население планеты заметно помолодело.
Теперь редко встречались люди с седыми волосами. Слово “старик” выходило из
обихода.
Легче стало дышать на планете. “Заштопали” озонные дыры, прекратилась
вырубка лесов. Теперь сырьем для производства самой лучшей бумаги были
осенние листья в сказочную пору листопада. Чище стали леса, так как каждая
упавшая веточка в преобразователе превращалась в булочку, батон или каравай
хлеба. Исчезли мусорные свалки из-за отсутствия мусора. Все шло в
преобразователи, все являлось сырьем для производства нужных вещей. Стали
забываться такие слова, как нищета, голод, когда вокруг такое изобилие
исходного материала, из которого можно получить любые продукты.
Преобразователь в каждой семье становился такой же необходимой вещью, как
холодильник, стиральная машина и телевизор.
А как же наши герои?
Таежный городок был назван в честь его создателя: Березовском. Теперь он
стал научным центром не только страны, но и всего земного шара, так как
здесь была размещена Всемирная Академия наук во главе с академиком Олесем
Семеновичем Артеменко. Вице-президентами Всемирной Академии наук стали Остап
Соломонович Готлиб и Артум Гуарович Лаландинский. Доктор медицинских наук
Игорь Семенович Артеменко возглавил медицинское отделение института.
Пелагея Дмитриевна, всеми любимая тетя Паша, неоднократно побывала на
Лаландине, где обучала тамошних женщин приготовлению пельменей и вязанию. Ее
внучка Лариса укатила на далекую планету вместе с Оресом.
А Ефросиния Даниловна была признанной красавицей солнечной Италии. У нее
обнаружился прекрасный голос, и она стала оперной певицей, но никогда не
забывала Остапа Соломоновича и часто присылала открытки с видами Италии.
Саратов, январь, 1998 год.
|